Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Утверждая, что совокупное научное знание создается в процессе движения от произвольного выделения принципов систематизации, под влиянием субъективных пристрастий и убеждений исследователя, к системам, адекватным внутреннему характеру изучаемых объектов, а от них--к пониманию законов, действующих в данной области, Данилевский фактически признает, что наука является достоянием человечества и развитие ее не ограничено рамками отдельной нации. Однако он продолжает настаивать на том, что (представители различных наций участвуют в ее становлении не непрерывно, а эпизодически, в соответствии с присущими им особенностями и стабильными интеллектуально-духовными ориентациями и возможностями. Накладывая на историю выдающихся научных открытий сплетенную им сетку периодизации (движения наук от накопления данных к открытию законов), Данилевский анализирует полученную картину с целью обозначения роли народов мира в продвижении науки вперед. Выводы, сделанные им, гласят, что роль ученых, принадлежащих различным культурам, «в общем научном движении совершенно соответственна степени различия их национального характера». Представители одних народностей склонны формулировать искусственные системы (Германия), открытия других связаны с созданием систем естественных (Франция), третьи превзошли остальных в эмпирическом накоплении фактов. Особенности мировосприятия различных наций сказываются достаточно отчетливо то в склонности к усмотрению «всепроницающего начала», к обобщению и умозрению, то в способности к непосредственному взгляду на мир, к оригинальным комбинациям внешних впечатлений. Наука, следовательно, включена в общий контекст культурной и государственной жизни и не может рассматриваться изолированно от реальностей исторического бытия, которые накладывают на нее свой отпечаток. Особенно это касается наук общественных.

Данилевский предлагает своеобразную классификацию наук, принимая за главный принцип и основу их деления «субъективный или объективный характер» наук, т. е. их отношение к человеческому мышлению. Субъективными он считает математику и логику, не принимая во внимание, что в их абстрактных конструкций лежат реальные отношения между предметами. Остальные науки имеют «внешнее содержание» и делятся на общие и сравнительные.

На первый план им выдвигаются общие, или теоретические, науки, имеющие своим предметом «общие мировые сущности»: материю (химия), движение (физика), дух (метафизика). Эти науки являются основополагающими, им принадлежит право формулировать всеобщие законы и предлагать объяснительные концепции. Все остальные науки имеют в качестве своего предмета «лишь видоизменения материальных и.духовных сил и законов», которые происходят под влиянием действия «морфологического принципа». Законы их являются частными, относительными, действующими в строго ограниченной предметной области. Поэтому науки, изучающие их, могут быть названы сравнительными. К ним относятся анатомия, физиология, обществознание и другие.

Давая подобную классификацию паук и связывая с ней право наук на изучение всеобщих или частных законов, Данилевский не замечал, что в его систему вкрадывалось разрушающее ее противоречие.

Главный закон, которому в его концепции подчинялись природа, история, все мироздание,--закон рождения, расцвета и умирания всего сущего, -- как следовало из предложенной им классификации и вытекающих из нее выводов, не обладал статусом всеобщего. По логике самого Данилевского, этот закон оказывался частным, поскольку биология не принадлежала к наукам, изучающим «общие мировые сущности». Проведение смелых аналогий между организмами и цивилизациями, истолкование человеческого мира как функционирующего в соответствии с законами жизни и смерти отдельных особей обнаруживали, таким образом, свою несостоятельность, но это не становилось очевидным для самого автора «России и Европы». Он продолжал руководствоваться представлениями о существовании жизненных циклов культур, о необратимости социокультурной эволюции национальных общностей, несмотря на собственное косвенное подтверждение неправомерности экстраполяции биологических закономерностей на человеческое общество.

Переходя к наукам общественным, Данилевский утверждает, что «общественные явления не подлежат никаким особого рода силам, следовательно, и не управляются никакими законами, кроме общих духовных законов», т. е. законов, подлежащих ведению психологии. Каждое из человеческих обществ имеет свое «морфологическое начало», определяющее особенности этого общества, в соответствии с которыми оно свершает круг своего развития в истории. Сами же высшие-«морфологические принципы» культурных миров различны, что делает невозможным создание теоретического обществознания и диктует неизбежность ограничения познания социально-исторического бытия уровнем сравнительного исследования и простого сопоставления. Отсюда же следует невозможность предугадать не только подробности, но и характер цивилизации, которая находится в зачаточном или недостаточно развитом состоянии.

Отрицая правомерность попыток создания общей теории устройства гражданских и политических обществ», Данилевский стремился подчеркнуть качественное различие между народами, доказать, что не существует политического,. экономического или духовного идеала, пригодного во все времена и для всех народов, что «все явления общественного мира суть явления национальные». Сложность объекта изучения общественных наук достигает максимума. Ограниченные возможности анализа исторических явлений препятствуют созданию «естественной системы» истории и являются причиной неискорененности иллюзорно-фантастических представлений об истинных ее закономерностях и тенденциях. Путь сравнения культурных миров является единственным для исследователя, поставившего перед собой задачу проникнуть в тайны истории, и поэтому основной акцент он должен сделать на поиске различий, существующих между интересующим его объектом и другими культурными мирами, и на определении стадий их развития.

Отрицание Данилевским прогностических возможностей обществоведения во многом определялось приоритетами его теории культурно-исторических типов. Главную ценность и эвристическое значение выдвинутой им «естественной системы истории» он усматривал в формулировании и обосновании идеи:

неотвратимо приближающегося конца западноевропейской цивилизации, а не в обнаружении причин ее появления. В связи с этим вопрос о «гниении Запада» выдвигался им на первый план, финалистские тенденции оказывались преобладающими и оказывающими давление на всю его историософскую конструкцию в целом. Доказать неизбежность гибели, а не показать. закономерность появления нового, тем более что перспективы воцарения этого «нового» связывались им, для современной ему истории, лишь с восточнославянским типом,-- вот что стало определяющей идеей Данилевского. Коренные для науки вопросы о факторах эволюции как причинах социокультурных новообразований остались почти незатронутыми.

Собственная историософская схема представлялась Данилевскому лишенной недостатков предшествовавших учений и потому наиболее совершенной для данного этапа развития истории как науки. Открытие рационального или эмпирического закона, действующего в истории (которое, по его мысли, должно последовать за выдвижением «естественной системы»), казалось ему весьма сомнительным. Мысли его, несмотря на интересные догадки и определенные диалектические вкрапления, была чужда идея бесконечного развития. Это выражалось и в том, что он в принципе отрицал возможность безграничного развития науки, считая ее к настоящему времени столь усовершенствовавшейся, что это исключает дальнейшее продвижение вперед. «Никакой переворот в науке, достигшей этой степени совершенства, -- писал он о ньютоновской астрономии, -- уже не возможен и не нужен». Научные революции, приводившие в прошлом к замене старых теорий новыми, ломающими традиционные представления о мироздании, не вечны. Они способны изжить себя и стать лишь достоянием истории, поскольку современная наука достигла апогея своего развития, превратилась в идеальную конструкцию, не подлежащую изменению. Элемент метафизичности, свойственный мысли Данилевского, проявился здесь достаточно отчетливо, как и в философии истории, где создание картины будущей восточнославянской культуры -- как высшей степени возможного совершенствования национальной целостности--становилось реально предощущаемым финалом истории, ибо идеал Данилевского статичен и не мыслится в изменении и развитии.

Подобные документы

Теоретическая и нравственная форма философской рефлексии. Первый период русской философской мысли. Классический период русского Просвещения. Направления русской философии XIX века. "Славянофильство" и "западничество". Русская религиозная философия.

реферат , добавлен 18.12.2012


П.Я. Чаадаев - представитель философской мысли России западнического направления, христианский философ. Философия "всеединства" В. Соловьева, "гармонический синтез религии, науки и философии". Философия свободы Н. Бердяева, ценности индивидуализма.

реферат , добавлен 13.05.2009


Особенности общественно-политической жизни, научно-технического прогресса, духовной культуры ХIХ-ХХ вв., а также их отражение в философской мысли. Философия науки, как относительно автономная отрасль философской рефлексии. Философия жизни и психоанализ.

реферат , добавлен 09.12.2014


Понятие общества в материалистической концепции. Человеческая деятельность и естественно-исторический процесс. Концепция цикличности исторического процесса (Платон, Аристотель, Вико. Данилевский, Шпенглер) и ноосферы (Тейяр де Шарден, Леруа, Вернадский).

презентация , добавлен 26.09.2013


Тысячелетний опыт русской истории. Культура России в условиях многонациональности. Мнение Аксакова о русском народе. Яркий последователь и защитником славянофильства Н.Я. Данилевский. Философски осмысленное воплощение Русской идеи в трудах Соловьева.

реферат , добавлен 23.02.2009


Становление самобытной русской философии. Противоположные течения русской социально-философской мысли. И.В. Киреевский: критика западного рационализма и философия цельного духа. А.С. Хомяков: концепция живого знания и принцип соборности.

реферат , добавлен 08.05.2007


Философско-политические направления развития российской мысли XIX в. Евразийцы как идейные продолжатели русской философско-политической мысли. Глобализация как философская проблема. Роль русской философии в развитии российской и мировой культуры.

научная работа , добавлен 30.10.2015


Философия науки, как ветвь аналитической философии, которая занимается изучением науки как особой сферы человеческой деятельности. Методологическая концепция науки в трудах К. Поппера. Роль парадигм в науке. Методология научно-исследовательских программ.

реферат , добавлен 27.04.2017


Основные направления и ориентации русской философской мысли ХХ века. Особенности мировоззрения, идеи и направления философской деятельности Эрна, его произведения. Логизм как философия верующего человека. Место Эрна в плеяде русских мыслителей ХХ века.

реферат , добавлен 22.03.2009


Специфика русской философии, её основные формы и общие формальные особенности, выдающиеся представители. История становления философской мысли и этапы ее развития. Законы диалектики - учения о всеобщей связи. Сущность необходимости и случайности.

H. H. Страхов

ЖИЗНЬ И ТРУДЫ H. Я. ДАНИЛЕВСКОГО [*1]

Автор этой книги, Николай Яковлевич Данилевский, родился 28 ноября 1822 года. Место рождения - село Оберец Орловской губернии Ливенского уезда, родовое имение его матери. Отец его, Яков Иванович, командовал гусарским полком и впоследствии был бригадным генералом. Яков Иванович назначал себя сперва на другое поприще ив 1812 году слушал курс медицины в Московском университете; но, когда началось нашествие французов, он оставил учение и поступил в военную службу. Он был ранен в заграничном походе (при Лейпциге?) и лечился некоторое время в Париже. Впоследствии он делал Севастопольскую кампанию, был комендантом Белграда и вышел в отставку на Дунае, когда отвергнуто было одно его настоятельное предложение. При образовании ополчения Орловской губернии он был единодушно избран его начальником, но умер 2 августа 1855 года от холеры, через два часа после того, как делал смотр ополчению. Яков Иванович всегда любил науку и литературу и даже сам писал комедии, оставшиеся в рукописи.

С самого детства Николаю Яковлевичу пришлось беспрестанно переменять место, именно передвигаться вместе с полком отца. Четырех лет от роду он помнил себя в Ливнах, потом (1827) в Прокоповке (Полтавской губ.), в Нежине (1828), в Прилуках (1830), в Пахре (1831), в Несвиже (1832). В 1833 году он находился в пансионе пастора Шварца близ Верро (в Лифляндии), в 1834 году в Москве, в пансионе Павлова, а в 1836 году там же в пансионе Боргардта. В 1837 году он был принят в Царскосельский лицей, как своекоштный[*2] воспитанник. С первой же встречи в Лицее началась его приязнь с Николаем Петровичем Семеновым, поступившим вместе с ним и бывшим потом всю его жизнь ближайшим его другом. Из Лицея он вышел 12 декабря 1842 года; один раз, в 1840 году, сюда приезжал навестить его отец.

Николай Яковлевич отличался с детства необыкновенными способностями, почему легко и успешно проходил всякие курсы. Впрочем, он делал большое различие между предметами преподавания; одни он любил и ревностно изучал, другими упорно пренебрегал и посвящал на них только несколько дней перед экзаменом. Память у него была изумительная, но также с особенностями. Легко усваивая языки, отлично удерживая всякие имена и цифры, а также всякую мысль, он с большим трудом останавливался на буквальном выражении мысли, на данном порядке слов: он очень любил стихи и прекрасно их читал, но почти вовсе не мог их помнить.

Кончивши полный курс Лицея, он не считал этого образования достаточным для себя. Он чувствовал горячее влечение к естественным наукам и записался вольным слушателем на естественный факультет Петербургского университета, где и занимался четыре года (1843-1847)[*3], В конце этого времени я в первый раз увидел его в университетском коридоре; хотя потом мне вовсе не приходилось его видеть, и я познакомился с ним только в 1868 году, но первая встреча осталась в моей памяти. Между студентами вдруг пронесся говор: «Данилевский, Данилевский!» - и я увидел, как около высокого молодого человека, одетого не в студенческую форму, образовалась и стала расти большая толпа. Все жадно слушали, что он говорит; ближайшие к нему задавали вопросы, а он отвечал и давал объяснения. Дело шло о бытии Божием и о системе Фурье.

Он был в это время большим приверженцем Фурье. В научных же занятиях он выбрал своею специальностью ботанику; в 1847 году он получил степень кандидата, а зимою 1848/1849 выдержал экзамен на магистра ботаники. 1847 и 1848 годы проведены были то в Петербурге, то в Рязанской и Орловской губерниях; Николай Яковлевич изучал флору Орловской губернии и для магистерской диссертации составил описание этой флоры. Но летом 1849 года, в то время, когда он вместе с другим магистрантом, Петром Петровичем Семеновым, находился в Тульской губернии (на Красивой Мече) и занимался по поручению Вольно-Экономического общества исследованием границ черноземной полосы России и ее флоры, он был неожиданно арестован и отвезен в заключение в Петропавловскую крепость. Его привлекли по тому делу Петрашевского, которое, как известно, повело к ссылке Ф. М. Достоевского, Пальма и других. Заключение, продолжавшееся сто дней, было особенно тяжело сначала, когда запрещены были книги. С разрешением книг и своею способностию отдаваться работе мыслей, Николай Яковлевич стал легко переносить одиночество. Между прочим, «Дон Кихот» в хорошем старинном французском переводе возбудил в нем восторженный смех, о котором он любил потом вспоминать. На следствии он объяснил, что надолго отлучался из Петербурга, а в Петербурге был поглощен приготовлением к экзаменам, почему в последние годы не бывал у Петрашевского и не знал, что у него делалось. Кроме того, в большой записке он ясно и полно изложил систему Фурье, в проповедовании которой его обвиняли; оказывалось несомненно, что она не содержит в себе ничего революционного и противорелигаозного, а есть учение чисто экономическое.

Следственная комиссия освободила Николая Яковлевича от суда, но он был выслан из Петербурга и зачислен (20 мая 1850 г.) в канцелярию вологодского губернатора, а потом (3 ноября 1852 г.), по ходатайству Перовского, бывшего председателем суда по делу Петрашевского, переведен в канцелярию самарского губернатора С 24 февраля 1853 года он состоял «переводчиком Самарского губернского правления». К этой эпохе относится его первый брак. Он женился (29 сентября 1852 г.) на бездетной вдове генерал-майора Вере Николаевне Беклемишевой, урожденной Лавровой, большой красавице и умнице. Она проживала в Русском Броде, и он любил ее уже несколько лет, но объяснился с нею только за два дня до своего ареста. Она сдержала слово, когда он был сослан, и приехала в Вологду, чтобы выйти за него замуж. Но не прошло и года, как Николай Яковлевич лишился своей жены (10 июля 1853 г.); она умерла от холеры, в несколько часов. Это было, как он сам говорил, самое жестокое горе в его жизни, и целый год он тяжело боролся с отчаянием.

Между тем 18 июня 1853 года Николай Яковлевич был «командирован в звании статистика на два года в ученую экспедицию для исследования состояния рыболовства на Волге и в Каспийском море». Эта командировка определила всю дальнейшую судьбу Николая Яковлевича; он умер в одной из своих поездок для исследования рыболовства. Экспедиция 1853 года состояла под начальством Карла Эрнста фон Бэра, великого натуралиста. Бэр с течением времени оценил познания и способности своего статистика и смотрел на него, как на главного своего помощника. Экспедиция продолжалась больше трех лет, до января 1857 года.

Затем, 5 октября 1857 года, Николай Яковлевич был зачислен «чиновником, состоящим при Департамента Сельского Хозяйства», 7 марта 1858 года помещен на вакансию «младшего инженера» того же департамента, и в том же году был назначен «начальником экспедиции для исследования рыболовства в Белом и Ледовитом морях». Экспедиция продолжалась три года, и Николай Яковлевич получил за нее 6 марта 1861 года 500 рублей награды.

С большою поездкою на Ледовитый океан совпадает эпоха второй женитьбы Николая Яковлевича. Еще когда он был выслан в Вологду из Петербурга, он сблизился с семьею Межакова, губернского предводителя дворянства, помещика села Никольского в Кадниковском уезде. Николай Яковлевич был в особенной дружбе с сыном предводителя - Александром Павловичем Межаковым, который десятью годами был старше его и скончался 2 июня 1859 года. Когда же началась экспедиция, зимою 1860 года Николай Яковлевич заехал на короткий срок в Никольское и здесь (в феврале) сделал предложение дочери покойного друга, Ольге Александровне. Но свадьба была отложена до конца экспедиции и совершилась только 15 октября 1861 года. Во время разлуки жених усердно переписывался с невестою, рассказывая ей все, что с ним было. Письма эти сохранились, и по ним возможно будет составить полный образ этой трудной поездки.

Две первых поездки Николая Яковлевича были самые дальние из всех, какие он сделал; в первую поездку он побывал в Персии, на южном берегу Каспийского моря, а во вторую он посетил Норвегию, где в 1861 году, в Дронтгейме, встречал и Новый год, и Пасху. Перечислим вкратце остальные поездки, чтобы дать примерное понятие о внешней форме этой жизни, которая в то же время была так обильна учеными трудами я мыслями.

Третья поездка была в Астрахань. Николай Яковлевич был командирован туда 31 октября 1861 года «для присутствия в комиссии рыбных и тюленьих промыслов». Путешествие по тогдашним дорогам, среди первых снегов и по только что замерзшей Волге, вышло как-то особенно трудным и опасным. В Астрахани Николай Яковлевич прожил до июня следующего года.

В ноябре 1862 года он отправился в четвертую командировку «на Псковское и Чудское озера для разъяснения жалоб на правила рыболовства».

В следующем, 1863 году началась самая продолжительная и важная работа Николая Яковлевича по рыболовству. Он назначен был «начальником экспедиции для исследования рыболовства в Черном и Азовском морях». Экспедиция эта продолжалась пять лет. В сентябре 1863 года Николай Яковлевич забрал свою семью и спустился по Волге до Царицына, потом по железной дороге переехал на Дон и спустился к Черному морю. Он пробовал устроить постоянное местопребывание своему семейству сперва в Феодосии, потом в Никите, но, наконец, поселился в Мисхоре, на Южном Берегу (9 марта 1864 г.). Из Мисхора было сделано шесть поездок в следующем порядке: в 1864 году - вокруг Азовского моря; в 1865 году - на Днепр; в 1866 году весною - на Маныч; в 1867 году - с 19 мая по 19 июня - вокруг Черного моря; с 10 сентября по 17 октября того же года - на Кубань, а с 23 ноября по 26 декабря - на Дунай.

Исследование промыслов занимало преимущественно только те времена года, когда самые промыслы производились. Поэтому в Мисхоре было у Николая Яковлевича несколько спокойных зим, и плодом этого досуга была книга «Россия и Европа», начатая осенью 1865 года.

К этому же периоду относится другое важное обстоятельство. Николай Яковлевич ни за собою, ни за женою не имел никакого недвижимого имущества; нечаянно представился ему случай купить на Южном Берегу Мшатку, большое запушенное имение гр. Кушелева-Безбородко, продававшееся очень дешево. Тут был огромный сад, когда-то старательно возделанный, был виноградник, были развалины барского дома, сожженного французами в Крымскую войну и был маленький дом для управляющего. Данилевские для покупки собрали все свои деньги, и с 1 июня 1867 года семья их уже жила в Мшатке.

В начале 1868 года (3 января) выехал отсюда Николай Яковлевич в Петербург, в котором, разумеется, ему приходилось часто бывать и прежде по обязанностям службы. Эти поездки продолжались и до конца жизни, хотя всегда делались с большою неохотою; в настоящем очерке мы упоминаем только о важнейших из них. Вся зрелая жизнь и деятельность Николая Яковлевича прошла вне столицы, и он вообще не любил городской жизни.

На этот раз (1868) ему пришлось провести в Петербурге больше времени, чем когда-нибудь во время его службы. Вскоре после его приезда мне досталась счастливая доля с ним познакомиться. Летом он съездил в Крым за своею семьею, и 1 августа они расположились в Петербурге на постоянное житье.

Между тем еще раньше, в мае этого года, он исполнил командировку (шестую по счету) в Астрахань, «для разъяснения вопросов, касающихся Каспийских рыбных и тюленьих промыслов». На этот раз сам Николай Яковлевич был председателем комиссии, и тут были окончательно выработаны на основании всех предыдущих исследований правила, которые теперь действуют, или должны действовать.

Седьмая командировка была ему назначена в том же году в августе, в Архангельскую губернию, «для исследования состояния сельского хозяйства и рыбных промыслов». Плодом этой поездки был обширный и важный доклад «О мерах к обеспечению продовольствия на Севере России».

В следующем, 1869 году, в феврале, Николай Яковлевич опять отправился в Астрахань «для присутствия в Комитете Каспийских рыбных и тюленьих промыслов». Осенью этого года ездил по поручению министра в Никиту.

Два года, 1870 и 1871, были заняты большой поездкою, девятою по счету. Николай Яковлевич был назначен 9 марта 1870 года «начальником экспедиции для исследования рыболовства в северо-западных озерах России». Во время этой экспедиции, в июне 1870, Николай Яковлевич сопровождал Великого Князя Алексея Александровича в Архангельск и в Соловецкий монастырь. Этою экспедициею было закончено исследование всех вод Европейской России. Все действующее здесь законодательство по части рыболовства принадлежит Николаю Яковлевичу - труд огромной важности по своей пользе и классический по выполнению.

Чтобы дать хорошее понятие о трудах и лишениях Николая Яковлевича во время его поездок, нужно бы было изобразить их в подробностях, в которые мы здесь вдаваться не можем. По чрезвычайной бодрости духа и тела, он легко переносил всякие трудности; скука для него не существовала, и ум его работал непрерывно. Но было в этой жизни одно обстоятельство очень тяжело: это - беспрестанные и долгие разлуки с семейством, которое можно назвать нежно любимым не ради одного приличного и красивого выражения. В 1869 году, в сентябре, семья Николая Яковлевича вместе с ним покинула Петербург и поселилась в Мшатке. Они взяли меня с собою, и тут я в первый раз испытал очарования Южного Берега. Когда началась экспедиция 1870 и 1871 годов, решено было, что семья поселится где-нибудь в области экспедиции; естественное притяжение привело ее наконец в село Никольское, хотя по расстояниям это не был удобный пункт. По окончании экспедиции Николай Яковлевич приехал в Петербург (5 декабря 1871 г.), а в феврале 1872 г. перебралась в Петербург и вся семья его и опять устроилась здесь на постоянное жительство.

Но уже летом этого года Николаю Яковлевичу назначена была десятая командировка, именно председательство в «комиссии для составления правил о пользовании проточными водами в Крыму». Это назначение как нельзя более согласовывалось с желаниями Николая Яковлевича. Он снова переселил свою семью в Мшатку; случилось так, что с этих пор он уже до конца жизни постоянно жил в Крыму, хотя и должен был делать многие отлучки. Дело о проточных водах затянулось, никак, однако же, не по вине председателя комиссии. Напротив, Николай Яковлевич всегда отличался и мастерством в ясной постановке вопросов и решительностью и определенностью предлагаемых мер. Комиссия собрала сведения, совещалась с владельцами и сперва выработала основания, на которых должно быть построено будущее законодательство. В 1875 г. Николай Яковлевич выехал 1 марта из Мшатки в Петербург (где тогда обсуждался его проект) и вернулся в Крым лишь в конце июня. В следующем году осенью, когда уже все были в волнении, ожидая войны, Николай Яковлевич опять поехал в Петербург (17 ноября) и жил здесь до 5 апреля 1877 года. Еще при нем, осенью 1876 года, началось общее бегство жителей с Южного Берега, но он оставался со своею семьей на месте. И после его отъезда семья не выезжала и спокойно ожидала его распоряжений, хотя уже с конца декабря 1876 года Южный Берег был занят войсками. Наконец, 30 марта 1877 года Николай Яковлевич написал из Петербурга: «надо готовиться выезжать из Мшатки, ибо война на носу». Тогда все вещи были уложены и перевезены в село Байдары; но семья Николая Яковлевича продолжала жить на Южном Берегу, кое-как обходясь без вещей. Так было и после возвращения домой Николая Яковлевича, до самого известия о Сан-Стефанском договоре. Николай Яковлевич во время войны не хотел двигаться с места и жил со своею семьею как на биваках. Он рассчитывал, что никто не вздумает бомбардировать ничтожную деревушку Мшатку и его маленький дом, в случае же высадки неприятеля всегда будет возможность уйти по ту сторону гор. Но не в бивачной жизни, не в личных опасностях состояла тяжесть этого положения; Николай Яковлевич весь горел и волновался, следя за событиями. Они принесли ему и восторги, но все было отравлено печальным заключением.

В 1879 году с половины сентября по 12 декабря, а в 1880 году с мая по ноябрь Николай Яковлевич исполнял должность директора Никитского сада вместо Н. Б. Цабеля, бывшего в отпуску. К этому времени, к зиме 1879 г., относится начало «Дарвинизма»[*4].

В 1880 году 12 октября Николай Яковлевич открыл филлоксеру в имении г. Раевского и тотчас написал об этом в министерство. Опасность филлоксеры Николай Яковлевич, можно сказать, один видел и знал. В свое время (5 марта 1873 г.) он настаивал на полном запрещении ввоза виноградных лоз из-за границы, и такой ввоз был прекращен Высочайшим повелением (6 апреля 1873 г.). В 1880 году, в ответ на свое извещение, получил он (6 ноября) из министерства бумагу о том, что назначается председателем Крымской филлоксерной комиссии. Николай Яковлевич сейчас же начал уничтожать зараженные виноградники в Тессели. Для ознакомления с делом он просился за границу и уехал 13 декабря в Швейцарию и Южную Францию, но 13 января 1881 года уже опять был в Крыму. С этих пор каждый год летом происходил осмотр виноградников и разыскивание филлоксеры; затем следовало уничтожение мест зараженных или подвергающихся опасности заражения. Николай Яковлевич обнаружил быстроту и энергию, вызвавшие громкие похвалы ученых виноделов за границею. Работы по уничтожению требовали много рабочих, и для этого употреблялись солдаты. Общее начальство над всею экспедицию против филлоксеры было вручено Государем барону Андрею Николаевичу Корфу, который, когда хорошо познакомился с ходом работ, оценил высокие достоинства Николая Яковлевича и стал оказывать ему всякое содействие.

К несчастью, меры, предложенные с самого начала Николаем Яковлевичем, все-таки не были окончательно выполнены, и борьба с филлоксерою продолжалась каждый год, продолжается и теперь. После барона А. Н. Корфа Николай Яковлевич в 1883 году остался один распорядителем дела. В самый последний год жизни (1885) Николаю Яковлевичу пришлось сделать две поездки. 3 апреля он был командирован в Тифлис на филлоксерный съезд, назначенный на 20 апреля. Еще по дороге в Тифлис он ушиб себе ногу и до конца лета страдал от этого ушиба. Кроме того, он чувствовал уже больше года припадки той болезни сердца, от которой ему суждено было умереть. Несмотря на это, он принял командировку (6 сентября) для исследования уменьшения рыболовства на озере Гохче. Он выехал из Мшатки 1 октября и благополучно совершил исследование озера; но, когда вернулся в Тифлис, где думал составить краткий отчет, неожиданно подвергся сильному припадку своей болезни, и умер 7 ноября.

Тело его было перевезено в Мшатку и похоронено в его саду. Там есть, недалеко от берега моря, узкая дорожка, которая как-будто ведет с открытого места в глухую чашу. Но в конце этой дорожки вдруг открывается большая гладкая поляна, со всех сторон окруженная, как стеною, высокими деревьями и крутыми скалами. Поляна так ровна и ее ограда так правильна, что это место назвали кипарисным залом. Теперь оно напоминает храм: посредине его - могила, и над нею стоит крест, на который приходят молиться не одни свои, но иногда и разный простой люд, далеко вокруг Мшатки знающий о покойном и почитающий его память.

По личным своим качествам Николай Яковлевич представлял высокое явление. Это был человек огромных сил, крепкий телом и душою, и притом такой ясный, чистый, чуждый зла и малейшей фальши, что не любить его было невозможно и что он не оставил после себя ни единого врага или порицателя. Его мало знали; в нем вовсе не было свойств, которыми приобретается известность. Его знали только люди лично с ним сходившиеся или специально интересовавшиеся тем, что он писал и делал. Он принадлежал к числе тех, кого можно назвать солью земли русской, к тем неизвестным праведникам, которыми спасается наше отечество.

Вот некролог, который был послан мною в газеты на другой день после его смерти:

«В Тифлисе 7 ноября в 10 часов утра скончался один из замечательнейших людей в России, Николай Яковлевич Данилевский. По служебному своему положению он был тайным советником, членом совета министра государственных имуществ. Труды его на поприще службы чрезвычайно велики и важны. Он исследовал рыболовные промыслы во всей Европейской России и составил для них ныне действующие постановления. Исследование было начато еще под руководством знаменитого К. Э. Бэра и потом продолжалось десятки лет самостоятельно; последний труд этого рода была поездка на озера Гохчу в минувшем октябре месяце. Вернувшись из этой поездки в Тифлис, Николай Яковлевич неожиданно подвергся смертельному припадку болезни сердца, которой признаки показались лишь в этом году, но, по-видимому, стали исчезать. В последние годы им были выполнены сверх того два важных служебных дела - составление правил для владения водами в Крыму и истребление филлоксеры, заразившей там виноградники.

В литературе Николай Яковлевич имеет громкое имя как один из крупных славянофилов, как автор книги «Россия и Европа», содержащей самобытный взгляд на всемирную историю и как бы целый кодекс славянофильского учения. Он был почетным членом Петербургского славянского благотворительного общества. Кроме того, ему принадлежат некоторые менее обширные, но всегда замечательные ученые труды по части геологии, политической экономии, изучения народного быта и пр. Как натуралист, он хотел завершить свою жизнь обширным трудом под заглавием «Дарвинизм»; скоро выйдут два тома этого сочинения, которому суждено остаться незаконченным.

Но, как ни прекрасны его труды, в нем самом было еще больше добра и света, чем в его трудах. Никто, знавший покойного, не мог не почувствовать чистоты его души, прямоты и твердости его характера, поразительной силы и ясности его ума. Не имея никаких притязаний, никакого желания выставиться, он всюду являлся, однако, как человек власть имущий, как скоро речь заходила о том, что он знал и любил. Патриотизм его был безграничный, но зоркий и неподкупный. Не было пятна не только на его душе, но и на самых помыслах. Ум его соединял чрезвычайную теоретическую силу с легкостию и точностию практических планов. В своих законодательных работах и умственных построениях он никогда не прибегал к помощи чужих образцов, был вполне самобытен. Для всех к нему близких, с ним сошли в могилу незаменимые сокровища ума и души.

Ему было шестьдесят три года, и он оставил после себя жену и пятерых детей».

Все предыдущее представляет не более, как голые рамки, в которые должны быть вставлены разнообразные картины этой богатой жизни. Воспоминания друзей, может быть, со временем изобразят нам черты душевных свойств и частной жизни Николая Яковлевича. Но его умственная и практическая деятельность во многом доступна уже каждому. Ниже читатели найдут список всего, что он писал и печатал как по своим служебным делам, так и по тем вопросам, которые занимали его помимо служебных поручений. В отчетах, опубликованных Министерством государственных имуществ, найдется материал для изложения его огромных трудов по рыболовству, а также вообще промыслам и сельскому хозяйству и, наконец, по борьбе с филлоксерой, хотя многое еще остается в архивах министерства. Из важных работ по законодательству относительно проточных вод в Крыму даже вовсе ничего не опубликовано. Затем, в произведениях неофициальной, чисто литературной деятельности нашего автора можно различить три главных отдела: 1) естественнонаучный, в котором важнейшее место занимает книга «Дарвинизм»; 2) политико-экономический, представителем которого может быть книга «О низком курсе наших денег», и, наконец, 3) исторический или политический, в котором главное произведение - «Россия и Европа».

Чтобы изложить и характеризовать эти обширные и разнообразные труды, потребуется долгое и внимательное изучение. Все они вполне заслуживают такого изучения; в каждой области все, сделанное Николаем Яковлевичем, есть плод ума необыкновенно светлого и самобытного. Скажем здесь только несколько слов об «России и Европе».

Когда в самом начале 1868 года Николай Яковлевич приехал в Петербург, он привез с собою готовую рукопись этой книги, переписанную набело и выправленную до последней строчки. Такова была его манера работать; он ничего не делал по частям и не отрывался от задуманного плана, пока не выполнит его до конца. Оставалось, таким образом, думать только о печатании. Печатать книгу отдельно значило бы принять на себя значительные издержки и в то же время обречь свое произведение почти на полную неизвестность. Наша публика еще не покупает книг и интересуется одними журналами. Нужно было поэтому постараться поместить свое сочинение в журнале; в таком случае автор тотчас же получает полистную плату, а сочинение волею-неволею предлагается вниманию нескольких тысяч читателей. Но ни один из тогдашних журналов не согласился бы принять сочинения, писанного в таком духе, как «Россия и Европа». Поэтому была сделана только попытка найти место в «Журнале Министерства народного просвещения», хотя в таком случае на внимание публики рассчитывать уже не приходилось. К счастию, как раз в это время ревностный любитель литературы В. В. Кашпирев решил издавать новый ежемесячный журнал «Зарю» и звал меня в сотрудники. Николай Яковлевич очень радовался этому случаю; с первой же книжки «Зари» 1869 года стали появляться в ней последовательные главы «России и Европы», и в течение года вся книга была напечатана в журнале. Когда потом мы стали думать об отдельном издании, то дело пошло несколько легче. Для серьезных книг у нас вообще нет книгопродавцев-издателей; но на этот раз в Товариществе общественной пользы нашлись люди, ставшие за «Россию и Европу», и книга была издана на условии половинных издержке и половинных выгод. Это издание 1871 года в числе тысячи двухсот экземпляров расходилось в продаже в течение пятнадцати лет[*5]. Наш прогресс, очевидно, совершается медленно. Наибольший ход книга имела в разгар Турецкой войны, когда под влиянием военного и патриотического увлечения многие пожелали уяснить себе отношения России к Славянам и к Европе.

Прибавлю еще несколько слов об этой книге, именно позволю себе повторить свое суждение, высказанное при ее появлении («Заря». 1871, март). Когда Николай Яковлевич прочитал мою рецензию, он сказал мне: «все у вас удивительно верно и точно; я не говорю о похвалах, а о разборе приемов и направления моей книги». Таким образом, замечания, которые я теперь предлагаю читателям, так сказать, одобрены самим автором книги.

«Россию и Европу», конечно, следует отнести к той школе нашей литературы, которая называется славянофильскою, ибо эта книга основана на мысли о духовной самобытности Славянского мира. Притом книга так глубоко и полно обнимает этот вопрос, что ее можно назвать целым катехизисом или кодексом славянофильства.

В какой мере она завершает и совмещает в себе славянофильские учения, это другой вопрос; но что она имеет такое завершающее и представительное значение - в том невозможно сомневаться. Быть может, со временем Николай Яковлевич Данилевский будет считаться славянофилом по преимуществу, кульминационной точкой в развитии этого направления, писателем, сосредоточившим в себе всю силу славянофильской идеи. Если имя Хомякова никогда не забудется в истории русской мысли, то, может быть, то, что сказал Данилевский, будет более памятно, сильнее и яснее отразится в умах.

Но, положим, даже не так; положим, Данилевскому не суждено стоять не то что выше, а лишь впереди предшествовавших славянофилов; во всяком случае, «Россия и Европа» есть книга, по которой можно изучать славянофильство всякому, кто его желает изучать. С появлением этой книги уже нельзя говорить, что мысли о своеобразии славянского племени, о Европе как о мире нам чуждом, о задачах и будущности России, и т. д., что эти мысли существуют в виде журнальных толков, намеков, мечтаний, фраз, аллегорий; нет, славянофильство теперь существует в форме строгой, ясной, определенной, в такой точной и связной форме, в какой едва ли существует у нас какое-нибудь другое учение.

Тут нам следует рассмотреть возражение, обыкновенно делаемое против книг такого рода, как «Россия и Европа». Говорят, и уже успели сказать несколько раз, что в этой книге нет ничего нового. Этот вопрос о новости чрезвычайно труден, и этою трудностию всегда пользовались люди, недоброжелательствующие самому делу. Что нового в Пушкине? По-видимому, у него все то же, что у Жуковского, Батюшкова, Козлова и пр. Тот же язык, те же формы произведений, одинаковые литературные привычки и приемы. Между тем, в сущности, новость огромная: создание русской поэзии, основание русской литературы. Итак, уловить новое вовсе не легко. Иной скептик готов будет, пожалуй, сказать, что и великолепный дом, который он видит в первый раз, не представляет ему ничего нового, так как он уже давно видел кучи кирпичей, из которых этот дом построен.

Но в настоящем случае, для читателя сколько-нибудь внимательного и серьезного, не может быть, нам кажется, никакого вопроса и сомнения. В книге Данилевского все новое, от начала до конца; она не есть свод и повторение чужих мнений, она содержит только одни собственные мнения автора, мысли, никем и никогда еще не сказанные, почему он и почел за нужное их высказать. «Россия и Европа» есть книга совершенно самобытная, отнюдь не порожденная славянофильством в тесном, литературно-историческом смысле этого слова, не составляющая дальнейшего развития уже высказанных начал, а, напротив, полагающая новые начала, употребляющая новые приемы и достигающая новых, более общих результатов, в которых славянофильские положения содержатся как частный случай. Когда мы, несмотря на это, называем учение «России и Европы» славянофильством, то мы разумеем здесь славянофильство в отвлеченном, общем, идеальном смысле; собственно говоря, это вовсе не славянофильство, а особое учение Данилевского, так сказать «данилевщина», которая включает в себя славянофильство, но не наоборот. ,- Новые явления в умственном мире мы часто принимаем за старые, давно нам знакомые: ошибка самая естественная. Новые явления часто заставляют нас расширять и обобщать смысл прежних понятий: так, с появлением «России и Европы» мы должны расширить и обобщить смысл давно употребляемого термина славянофильство. Оказалось, что есть славянофильское учение, вовсе не похожее на то, что мы привыкли называть этим именем.

В чем же сходство и в чем различие? Сходство, очевидно, заключается в практических выводах. Понятно, что Н. Я. Данилевский, говоря о потребностях России, о тех стремлениях, которых ей следует держаться, в значительной мере должен был совпадать с прежними славянофилами. Люди, живо и глубоко чувствующие интересы своей родины, любовно вникающие в ее историческую судьбу, конечно, никогда не разойдутся далеко по вопросам, что следует любить, чего следует желать. В этом отношении, как мы видели на множестве примеров, сердечная проницательность заставляет многих говорить и действовать даже вопреки своему образу мыслей, вопреки самым ясным началам, ими исповедуемым. Есть случаи, когда вся Россия, можно сказать, обращается в славянофилов.

Но иное дело - стремиться, повинуясь какому-то инстинкту, и иное дело - возвести эти стремления в сознательные взгляды и согласовать их с нашими общими и высшими началами. И вот где существенное отличие Н. Я. Данилевского. Если всякий мужик есть в сущности славянофил, если самые ярые западники иногда говорят заодно с мужиками, если, наконец, прежние славянофилы верно поняли не только интересы, но и самый дух своего народа, то Данилевский есть именно тот писатель, который представил наиболее строгую теорию для этих стремлений, который нашел для них общие и высшие начала, начала новые, до него никем не указанные. Вот где главная оригинальность «России и Европы».

Эта книга названа слишком скромно. Она вовсе не ограничивается Россиею и Европою или даже более широкими предметами - миром Славянским и миром Германо-Романским. Она содержит в себе новый взгляд на всю историю человечества, новую теорию Всеобщей истории. Это не публицистическое сочинение, которого вся занимательность заимствуется от известных практических интересов; это сочинение строго научное, имеющее целью добыть истину относительно основных начал, на которых должны строиться науки истории. Славянство и отношения между Россиею и Европою суть не более, как частный случай,- пример, поясняющий общую теорию.

Главная мысль Данилевского чрезвычайно оригинальна, чрезвычайно интересна. Он дал новую формулу для построения истории, формулу гораздо более широкую, чем прежние, и потому, без всякого сомнения, более справедливую, более научную, более способную уловить действительность предмета, чем прежние формулы. Именно он отверг единую нить в развитии человечества, ту мысль, что история есть прогресс некоторого общего разума, некоторой общей цивилизации. Такой цивилизации нет, говорит Данилевский, существуют только частные цивилизации, существует развитие отдельных культурно-исторических типов.

Очевидно, прежний взгляд на историю был искусственный, насильственно подгоняющий явления под формулу, взятую извне, подчиняющий их произвольно придуманному порядку. Новый взгляд Данилевского есть взгляд естественный, не задающийся заранее принятою мыслью, а определяющий формы и отношения предметов на основании опыта, наблюдения, внимательного всматривания в их природу. Переворот, который «Россия и Европа» стремится внести в науку истории, подобен внесению естественной системы в науки, где господствовала система искусственная.

Исследователь тут руководится некоторым смирением перед предметами. Ученые-теоретики, особенно немцы, часто ломают по-своему природу, подгоняют ее под известные идеи, готовы видеть неправильность и уродство во всем, что несогласно с их разумом; но истинный натуралист отказывается от слепой веры в свой разум, ищет откровений и указаний не в собственных мыслях, а в предметах. Тут есть вера в то, что мир и его явления гораздо глубже, богаче содержанием, обильнее смыслом, чем бедные и сухие построения нашего ума.

Для обыкновенного историка такое явление, как, например, Китай, есть нечто неправильное и пустое, какая-то ненужная бессмыслица. Поэтому о Китае и не говорят, его выкидывают за пределы истории. По системе Данилевского, Китай есть столь же законное и поучительное явление, как Греко-Римский мир, или гордая Европа[*6].

Итак, вот какую важность, какой высокий предмет и какую силу имеет та новая, собственно Данилевскому принадлежащая, исходная точка зрения, которая развита в «России и Европе». Столь же оригинальна и та мастерская разработка, которой подвергнута история с этой точки зрения. Если многие выводы получились славянофильские, то они таким образом приобрели совершенно новый вид, получили новую доказательность, которой, очевидно, не могли иметь, пока не существовали начала, в первый раз указанные в этой книге.

Автор «России и Европы» нигде не опирается на славянофильские учения как на что-нибудь уже добытое и догнанное. Напротив, он исключительно развивает свои собственные мысли и основывает их на своих собственных началах. Свое отношение к славянофильству он отчасти указал в следующем месте: «Учение славянофилов было не чуждо оттенка гуманитарности, что, впрочем, иначе и не могло быть, потому что оно имело двоякий источник: германскую философию, к которой оно относилось только с большим пониманием и большею свободой, чем его противники, и изучение начал русской и вообще славянской жизни - в религиозном, историческом, поэтическом и бытовом отношениях. Если оно напирало на необходимость самобытного национального развития, то отчасти потому, что сознавая высокое достоинство славянских начал, а также видя успевшую уже высказаться в течение долговременного развития односторонность и непримиримое противоречие начал европейских, считало, будто бы славянам суждено разрешить общечеловеческую задачу, чего не могли сделать их предшественники. Такой задачи, однако же, вовсе и не существует» («Россия и Европа»).

Итак у Н. Я. Данилевского и источник другой, и главный вывод не похож на славянофильский. Н. Я. Данилевский не держится германской философии, не стоит к ней даже и в тех очень свободных отношениях, в которых стоят славянофилы. Следовательно, в известном смысле он самостоятельнее. Его философию можно бы сблизить с духом естественных наук, например с взглядами и приемами Кювье; но этот общий научный дух не может быть считаем каким-то особым учением.

Главный вывод «России и Европы» столь же самостоятелен и столь же поразителен своею простотою и трезвостию, как и вся эта теория. Славяне не предназначены обносить весь мир, найти для всего человечества решение исторической задачи; они суть только особый культурно-исторический тип, рядом с которым может иметь место существование и развитие других типов. Вот решение, разом устраняющее многие затруднения, полагающее предел иным несбыточным мечтаниям и сводящее нас на твердую почву действительности. Сверх того очевидно, что это решение - чисто славянское, представляющее тот характер терпимости, которого вообще мы не находим во взглядах Европы, насильственной и властолюбивой не только на практике, но и в своих умственных построениях. Да и вся теория Н. Я. Данилевского может быть рассматриваема как некоторая попытка объяснить положение Славянского мира в истории,- эту загадку, аномалию, эпицикл для всякого европейского историка. В силу того исключительного положения среди других народов, которому в истории нет вполне равного примера, славянам суждено изменить укоренившиеся в Европе взгляды на науку истории, взгляды, под которые никак не может подойти Славянский мир.

Таковы главные черты книги Н. Я. Данилевского. Из них виден многообразный характер этой книги; но спешим прибавить, что понятие о ней будет еще далеко не полное. Богатство мыслей, обилие действительного содержания так велико, что новые стороны дела открываются на каждой странице. Это сочинение удивительным образом сочетало в себе жар глубокого чувства и холодную строгость науки; оно есть пламенное воззвание и вместе точная, глубокомысленно соображенная теория.

В издании 1871 года автором были сделаны только одно или два небольшие дополнения к тексту, напечатанному в «Заре». В нынешнем, третьем издании, мы прибавили примечания, которые нашлись на полях экземпляра, принадлежавшего автору. Эти примечания написаны, против обыкновения Николая Яковлевича, не карандашом, а чернилами; да и по отчетливости выражения некоторых из них можно предполагать, что Николай Яковлевич думал их напечатать, конечно, распространивши и пополнивши. Времени, когда примечания сделаны, точно определить мы не могли; по всяком случае, не раньше 1880, или даже 1881. После войны, когда книга значительно разошлась, автор стал готовиться к новому изданию, и эти примечания, очевидно, относятся к этому приготовлению. Мы напечатали их для отличия жирным шрифтом, волне соответствующим, впрочем, их большой содержательности и вместе краткости.

Портрет снят с фотографии, сделанной в 1884 г., весною, когда Николай Яковлевич приезжал в Петербург как эксперт на «Всемирную выставку садоводства»; фотография эта чрезвычайно удачна, хотя на лице не было обычного выражения бодрости и энергии. Факсимиле взято с листка, на котором была отдельно записана эта мысль о красоте, очень глубокая и образная:

«Красота есть единственная духовная сторона материи - следовательно, красота есть единственная связь этих двух основных начал мира. То есть красота есть единственная сторона, по которой она (материя) имеет цену и значение для духа, - единственное свойство, которому она отвечает, соответствует потребностям духа и которое в то же время совершенно безразлично для материи как материи. И наоборот, требование красоты есть единственная потребность духа, которую может удовлетворить только материя».

Вот где причина самого существования материи. «Бог пожелал создать красоту, - говорил Николай Яковлевич, - и для этого создал материю».

Список сочинений Н. Я. Данилевского

Следующий список может считаться почти полным, хотя в некоторых случаях пришлось обойтись без точного заглавия статей. Годы, выставленные впереди, означают годы появления в печати, кроме двух или трех случаев, когда поставлены годы самого написания.

Следует упомянуть еще, что Николай Яковлевич перевел несколько статей К. Э. фон Бэра. Именно, в 1853-1856 годах были переведены: 1) Описание Каспийского рыболовства (в «Исследов. о сост. рыбол.». Т. II) и 2) Каспийские очерки (Caspische Studien), а в 1858: 3) О собрании черепов в академическом музее, и 4) О распространении в России зоба и кретинизма

Н.Страхов

Примечания

[*1] Была напечатана в виде предисловия к третьему изданию.

[*2] Своекоштный - на собственном содержании, в отличие от казеннокоштного, живущего на полном государственном пансионе.- Сост.

[*3] С 1 апреля 1843 года он был зачислен в канцелярию военного министерства, из которой уволен 19 января 1847 г. по прошению, за болезнью. В течение этого времени он был дважды в отпуску: с 1 мая 1844 года на четыре месяца, и с 10 июня по 6 октября 1846 года.

[*4] «Дарвинизм. Критическое исследование» - вторая, незаконченная книга Данилевского. – Сост.

[*5] Вопреки обычаю, это издание названо на обертке вторым; ошибка произошла оттого, что книга действительно не составилась из журнальных статей, писанных в разное время, а напротив, была уже вполне готова, прежде чем появилась в последовательных книжках журнала

[*6] Так как мысль о культурно-исторических типах внушается самими фактами истории, то зачатки этой мысли можно встретить у других писателей; укажем на Генриха Рюккерта, составившего самый глубокомысленный из всех существующих обзоров всеобщей истории (Lehrbuch der Weltgeschichte. Leipz , 1857). Но один Н. Я. Данилевский оценил все значение этой мысли и развил ее с полной ясностью и строгостью. Рюккерт не только не положил ее в основание своего обзора, а говорит об ней лишь в прибавлении (Anhang) ко всему сочинению, в конце второго тома.

От сост. В издании 1895 г. Н. Н. Страхов сделал следующее прибавление: «В предыдущих изданиях здесь было примечание, в котором говорилось, что некоторые зачатки того, что у Данилевского составляет теорию культурно-исторических типов, можно найти у других писателей, и указывалось как пример на книгу Генриха Рюккерта «Lehrbuch der Weltgeschichte». Это примечание подало повод к недоразумениям и спорам, о которых читатель может найти сведения в моей статье
Страница сгенерирована за 0.06 секунд!

Данилевский Николай Яковлевич (1822-1885) - выдающийся русский философ, социолог, публицист и культуролог; один из основателей цивилизационного подхода к истории, идеолог панславизма; ученый-естествоиспытатель, практический деятель в области народного хозяйства. Научные интересы Н.Я.Данилевского распространялись на целый ряд естественнонаучных и гуманитарных дисциплин: ботанику, зоологию, экономику, этнографию, статистику, историю и, естественно, философию истории.

Уроженец Орловской губернии, сын заслуженного генерала, окончил в 1842 г. Царскосельский лицей, а затем естественный факультет Петербургского университета. Данилевский воспитывался в Александровском лицее, а затем был вольным слушателем на факультете естественных наук в Санкт-Петербургском университете. В 1849 г. получил степень магистра ботаники. Тогда же арестован по делу Петрашевского. Проведя 100 дней в Петропавловской крепости, он представил оправдательную записку, в которой доказал свою политическую невинность, и был освобожден от суда, но выслан из Петербурга. С научными экспедициями объездил все регионы России, сотрудничал с известными учеными-естественниками, в том числе с П. Семеновым (Тян-Шанским), был принят в Вольное экономическое общество с присуждением звания члена-корреспондента. Как ученый ихтиолог и ботаник за труды награжден золотой медалью Русского географического общества. Отвергал дарвинизм, симпатизировал утопическому социализму Фурье. Как философ предвосхитил историко-культурные построения О. Шпенглера и А. Тойнби.

Принципиальное значение для науки имеет вывод Н. Данилевского о том, что в развитии человечества нет линейного, однонаправленного эволюционного процесса. В своем главном сочинении «Россия и Европа» (1869) выдвинул теорию культурно-исторических типов (цивилизаций), развивающихся подобно биологическим организмам. По его мнению, народы, как и отдельные личности, имеют свое рождение и рост, переживают стадии расцвета и увядания. Ряд народов образуют культурно-исторические типы, высший расцвет которых можно считать цивилизацией. Н. Данилевский писал, что «цивилизация есть понятие более обширное, нежели наука, искусство, религия, политическое, гражданское, экономическое и общественное развитие, взятые в отдельности, ибо цивилизация все это в себя заключает» .

В этой книге Данилевский подверг критике европоцентризм, доминировавший в историографии ХIХ в., и, в частности, принятую тогда схему деления мировой истории на Древность, Средние века и Новое время. Центральным критерием выделения культурно-исторических типов является языковая близость, а сами культурно-исторические типы понимаются как сочетание психических, антропологических, социальных, территориальных и других признаков. По мнению Н. Данилевского, «различия в характере народов, составляющих самобытные культурно-исторические типы, те различия, на которых должно основываться различие в самих цивилизациях... могут быть подведены под следующие три разряда: 1) под различия этнографические; это те племенные качества, которые выражаются в особенностях психического строя народов; 2) под различия руководящего или высшего нравственного начала; 3) под различия хода и условий исторического воспитания народов» .

В классификации культурно-исторических типах выделены следующие «цивилизации»: египетская, китайская, ассирийско-вавилоно-финикийская, халдейская или древнесемитическая, индийская, иранская, греческая, римская, новосемитическая или аравийская, перуанская, германо-романская или европейская. Культурно-исторические типы различаются по своеобразным сочетаниям четырех основополагающих элементов: религиозного, культурного, политического и общественно-экономического.

Почти все культурно-исторические типы, считал Данилевский, одноосновные, т. е. в них при сочетании элементов преобладает какой-то один: например, в европейском- религиозный, в античном- культурный, в романо-германском- общественно-экономический. И лишь славянскому типу с его православием, культурной самобытностью, самодержавием и крестьянской общиной предначертано стать полным четырехосновным культурно-историческим типом. Согласно его определению, самобытный культурно-исторический тип образует всякое племя или семейство народов, характеризуемых отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и уже вышло из состояния младенчества.

На основании использования принципа циклизма он обосновал идею самобытности России и доказал, что она представляет особый исторический тип. С точки зрения Данилевского, каждый культурно-исторический тип, если он не погибает насильственной смертью, проходит четыре основных фазы:

1. подготовительный период, когда складывается этнопсихическая общность;
2. период государственного становления, формирование основных социальных институтов и социальных регуляторов;
3. период расцвета цивилизации, когда национальные «культурные силы», обнаруживают себя в мощном творческом порыве:
4. период «апатии отчаяния» (древние эллины) или «апатии самодовольства» (древние китайцы и египтяне).

Будучи человеком глубоко религиозным, Данилевский не ставил под сомнение роль Провидения, но и не пытался связать ее непосредственно с исторической деятельностью этносов. Он настаивал на том, что «государство и народ суть явления преходящие и существуют только во времени, а следовательно, только на требовании этого их временного существования могут основываться законы их деятельности». В своих научных исследованиях он исходил из догмата о сотворенности всего видимого мира и невидимого мира. Факт присутствия идеального начала как первопричины всего бытия был для него бесспорным.

Создание Н.Я.Данилевским теории культурно-исторических типов считается одним из самых значительных достижений русской социально-исторической мысли. Оригинальная теория стала первым вариантом теории локальных цивилизаций.

Рассматривая историю России в неразрывной связи со странами Европы, Данилевский пришел к выводу: «Европа враждебна России». Ссылаясь на исторический опыт, он предостерегал от политической и культурной экспансии с Запада. По Данилевскому, политическое равновесие выгодно европейским государствам, которые всегда договаривались друг с другом против России. На смену Европе, полагал Данилевский, должна прийти Россия с ее миссией объединения всех славянских народов и высоким религиозным потенциалом. Современные специалисты считают Н.Я.Данилевского основателем русской геополитической школы, предшественником О.Шпенглера и А.Тойнби.

Соч.: «О движении народонаселения в России» (1851); «Россия и Европа: Взгляд на культурно-исторические и политические отношения славянского мира к германо-романскому» (1869); «Дарвинизм: Критическое исследование», определив ее как «естественное богословие», т. 1-2 (1885-1889); «Сборник политических и экономических статей» (1890).

(1842), за-тем воль-но-слу-ша-тель ес-тественного от-де-ле-ния фи-лософского фа-куль-те-та Санкт-Пе-тербургского университета, ма-гистр (1849) бо-та-ни-ки. В 1849 году совместно с П.П. Се-мё-но-вым (из-вес-тен как П.П. Се-мё-нов-Тян-Шан-ский) изу-чал гра-ни-цы чер-но-зём-ной по-ло-сы Ев-ропейской Рос-сии, фи-зический и хи-мический со-став её почв и рас-ти-тель-но-сти. В 1845-1848 годах, ув-лёк-шись идея-ми Ш. Фу-рье, по-се-щал кру-жок М.В. Пет-ра-шев-ско-го, в 1849 году, как и другие уча-ст-ни-ки круж-ка, аре-сто-ван, вско-ре вы-слан в Во-ло-гду, до 1856 года на-хо-дил-ся под над-зо-ром по-ли-ции. Слу-жил в гу-берн-ских прав-ле-ни-ях Во-ло-год-ской (1850-1852 годы) и Са-мар-ской (1852-1853 годы) гу-бер-ний. В 1853 году, по прось-бе РГО, от-ко-ман-ди-ро-ван в со-став экс-пе-ди-ции под руководством К.М. Бэ-ра по ис-сле-до-ва-нию ры-бо-лов-ст-ва на Вол-ге и в Кас-пий-ском море (про-дол-жа-лась до 1857 года). В 1857 году при-чис-лен к Департаменту сельского хозяйства Министерства государственных иму-ществ. В 1858-1871 годах ру-ко-во-дил экс-пе-ди-ция-ми, изу-чав-ши-ми ры-бо-лов-ст-во в Ев-ропейской Рос-сии. На-учные ре-зуль-та-ты этих экс-пе-ди-ций опубликованы в сборниках «Ис-сле-до-ва-ния о со-стоя-нии ры-бо-лов-ст-ва в Рос-сии» (т. 1-9, 1860-1875 годы), книге «О ме-рах к обес-пе-че-нию на-род-но-го про-до-воль-ст-вия на край-нем се-ве-ре Рос-сии» (1869), ста-тье «Ис-сле-до-ва-ние о Ку-бан-ской дель-те» («За-пис-ки им-пе-ра-тор-ско-го Рус-ско-го гео-гра-фи-че-ско-го об-ще-ст-ва», 1869, т. 2; Боль-шая Кон-стан-ти-нов-ская ме-даль РГО) и др. Член РГО (1858). С 1862 года член Учё-но-го комитета Министерства государственных иму-ществ, с 1871 года член со-ве-та ми-ни-ст-ра государственных иму-ществ. Жил главным образом в Кры-му (с 1867 года в собственном име-нии Мшат-ка). Исполняющий обязанности ди-рек-то-ра Ни-кит-ско-го бо-та-ни-че-ско-го са-да близ Ял-ты (1879-1880 годы). В ра-бо-те «Дар-ви-низм. Кри-ти-че-ское ис-сле-до-ва-ние» (т. 1-2, 1885-1889 годы; не окон-че-на) обоб-щил до-во-ды про-тив-ни-ков уче-ния Ч. Дар-ви-на о ес-те-ст-вен-ном от-бо-ре; сам Данилевский при-дер-жи-вал-ся идей кре-а-цио-низ-ма.

Из-вест-ность Данилевскому при-нес-ла его ра-бо-та «Рос-сия и Ев-ро-па. Взгляд на куль-тур-ные и по-ли-ти-че-ские от-но-ше-ния сла-вян-ско-го ми-ра к гер-ма-но-ро-ман-ско-му» (опубликована в журнале «За-ря» в 1869, отдельное издание - 1871, в даль-ней-шем не-од-но-крат-но пе-ре-из-да-ва-лась). Данилевский от-верг об-ще-при-ня-тую кон-цеп-цию един-ст-ва ми-ро-вой ис-то-рии, пред-став-ле-ние о ней как о про-грес-сив-ном про-цес-се, де-ле-ние ис-то-рии на древ-нюю, сред-не-ве-ко-вую и но-вую. Опе-ри-ро-вал по-ня-ти-ем «куль-тур-но-ис-то-ри-че-ские ти-пы». Счи-тал, что ка-ж-дый из них про-хо-дит ис-клю-чи-тель-но свой ис-то-рический путь раз-ви-тия, ко-то-рый, как и жиз-нен-ный цикл жи-вых ор-га-низ-мов, со-сто-ит из ста-дий ро-ж-де-ния, рос-та, цве-те-ния и увя-да-ния. Ста-дии цве-те-ния («ци-ви-ли-за-ции») в сво-ём раз-ви-тии су-ме-ли дос-тичь, по мне-нию Данилевского, 10 куль-тур-но-ис-то-рических ти-пов: еги-пет-ский; ки-тай-ский; ас-си-ро-ва-ви-ло-но-фи-ни-кий-ский, хал-дей-ский, или древ-не-се-ми-ти-че-ский; ин-дий-ский; иран-ский; ев-рей-ский ; гре-че-ский; рим-ский; но-во-се-ми-ти-че-ский, или ара-вий-ский; ро-ма-но-гер-ман-ский, или ев-ро-пей-ский. Главное вни-ма-ние Данилевский уде-лял романо-германскому и сла-вян-ско-му куль-тур-но-ис-то-рическим ти-пам. Пер-вый, по его мне-нию, на-хо-дил-ся в «апо-гее сво-его ци-ви-ли-за-ци-он-но-го ве-ли-чия» и по-это-му на-чи-нал кло-нить-ся к упад-ку. Славянский тип, центральное ме-сто в ко-то-ром за-ни-ма-ла Рос-сия, в пер-спек-ти-ве имел воз-мож-ность, пре-одо-лев «вра-ж-деб-ное» от-но-ше-ние стран романо-германского куль-тур-но-ис-то-рического ти-па, пе-рей-ти в ста-дию рас-цве-та («ци-ви-ли-за-ции») и тем са-мым за-нять пер-вен-ст-вую-щее ме-сто на ис-то-рической сце-не. Данилевский счи-тал, что кон-крет-ной це-лью по-ли-ти-ки Рос-сии в этой си-туа-ции долж-но быть стрем-ле-ние к соз-да-нию «оп-ло-та про-тив все-мир-но-го вла-ды-че-ст-ва Ев-ро-пы» - Все-сла-вян-ской фе-де-ра-ции во гла-ве с Рос-си-ей. В неё, по-ми-мо славянских на-ро-дов, долж-ны бы-ли вой-ти венг-ры, гре-ки и ру-мы-ны, а её сто-ли-цей дол-жен был стать Кон-стан-ти-но-поль - ис-то-рический центр пра-во-сла-вия (идея Данилевского фак-ти-че-ски воз-ро-ж-да-ла «гре-че-ский про-ект», ко-то-рый в начале 1780-х годов на-ме-ре-ва-лась реа-ли-зо-вать императрица Ека-те-ри-на II). По-ла-гал, что слав. куль-тур-но- ис-то-рич. тип бу-дет пер-вым, ко-то-рый про-явит се-бя во всех раз-ря-дах «куль-тур-но-ис-то-ри-че-ской дея-тель-но-сти» - ре-лигиозном, куль-тур-ном, по-ли-тическом и об-ще-ст-вен-но-эко-но-ми-че-ском.

Счи-тая, что уро-вень цен-тра-ли-за-ции го-су-дар-ст-ва за-ви-сит от его раз-ме-ров, при-род-ных ус-ло-вий и сте-пе-ни внеш-ней опас-но-сти, был убе-ж-дён в не-об-хо-ди-мо-сти со-хра-не-ния не-ог-ра-ниченной мо-нар-хии в Рос-сии. От-ме-чал, что российский са-мо-дер-жец при всей пол-но-те его вла-сти, тем не ме-нее, не мо-жет рас-про-стра-нять эту власть на «об-ласть ду-ха, об-ласть ве-ры», счи-тал, что ма-лей-шее от-кло-не-ние мо-нар-ха от ре-лигиозных тра-ди-ций мо-жет вы-звать рас-кол и сму-ту. Кон-сти-ту-ция и пар-ла-мент, с точ-ки зре-ния Данилевского, воз-мож-ны в Рос-сии «толь-ко как мис-ти-фи-ка-ции, как ко-ме-дия». При-чи-ну по-пу-ляр-но-сти «ни-ги-лиз-ма» в Рос-сии Данилевский ви-дел в «ев-ро-пей-ни-ча-нии», ко-то-рым бы-ла «за-ра-же-на» российская ин-тел-ли-ген-ция, в то вре-мя как на-род эти идеи не под-дер-жи-вал. По-это-му Данилевский де-лал вы-вод, что Рос-сии не уг-ро-жа-ла по-ли-тическая ре-во-лю-ция, имев-шая це-лью ог-ра-ни-че-ние вла-сти мо-нар-ха или же его свер-же-ние.

По-сле смер-ти Данилевского во-круг его тео-рии раз-вер-ну-лась по-ле-ми-ка ме-ж-ду В.С. Со-ловь-ё-вым и Н.Н. Стра-хо-вым (пер-вый от-верг тео-рию Данилевского, вто-рой рас-смат-ри-вал её как «ка-те-хи-зис» сла-вя-но-филь-ст-ва). Уче-ни-ком Данилевского счи-тал се-бя К.Н. Ле-он-ть-ев. Ис-то-рио-соф-ские идеи Данилевского пред-вос-хи-ти-ли по-строе-ния О. Шпенг-ле-ра, А.Дж. Тойн-би и других западных мыс-ли-те-лей, вы-зва-ли ин-те-рес и одоб-ре-ние у К.Н. Бес-ту-же-ва-Рю-ми-на, Ф.М. Дос-то-ев-ско-го, В.В. Ро-за-но-ва, П.А. Со-ро-ки-на, кри-ти-ку со сто-ро-ны Н.И. Ка-рее-ва, П.Н. Ми-лю-ко-ва, Н.К. Ми-хай-лов-ско-го.

Иллюстрации:

Архив БРЭ.

Сочинения:

Сбор-ник по-ли-ти-че-ских и эко-но-ми-че-ских ста-тей Н.Я. Да-ни-лев-ско-го. СПб., 1890;

Го-ре по-бе-ди-те-лям. М., 1998

Данилевский Николай Яковлевич
Родился: 28 ноября (10 декабря) 1822 года.
Умер: 7 (19) ноября 1885 (62 года) года.

Биография

Николай Яковлевич Данилевский (28 ноября 1822, с. Оберец, Ливенский уезд, Орловская губерния - 7 ноября 1885, Тифлис) - русский социолог, культуролог, публицист и естествоиспытатель; геополитик, один из основателей цивилизационного подхода к истории, идеолог панславизма.

Основные идеи

Критика общечеловеческой цивилизации.
Концепция культурно-исторического типа, состоящего из четырёх основ: религия, культура (наука, искусство, техника), политика, общественно-экономический уклад. Культурно-исторические типы или цивилизации противостоят этнографическому материалу.

Уроженец Орловской губернии, сын заслуженного генерала, Данилевский воспитывался в Царскосельском лицее (1836-1843), а затем был вольным слушателем на факультете естественных наук в Санкт-Петербургском университете. Занимаясь специально ботаникой, он также изучал социалистическую систему Фурье.

Получив степень кандидата и выдержав магистерский экзамен, он был в 1849 году арестован по делу Петрашевского. Проведя 100 дней в Петропавловской крепости, он представил оправдательную записку, в которой доказал свою политическую невиновность, и был освобождён от суда, но выслан из Петербурга и определен в канцелярию сначала вологодского, а потом самарского губернатора.

В 1853 году он был командирован в учёную экспедицию под начальством академика Бэра для исследования рыболовства по Волге и Каспийскому морю. В 1854 году начинает работу над монументальным трудом «О климате Вологды», в котором нередко опирается на труд А. Ф. Фортунатова «Метеорологические наблюдения и разные физические замечания, сделанные в Вологде». В 1857 году, причисленный к департаменту сельского хозяйства, он был отправлен для таких же исследований на Белое море и Северный Ледовитый океан. После этой экспедиции, продолжавшейся три года, он совершил много менее значительных поездок в различные края России. Данилевским было выработано законодательство по части рыболовства во всех водах европейской части России.

Творческая деятельность

Основной труд Данилевского, «Россия и Европа», печатался сначала в журнале «Заря». Первое отдельное издание (ошибочно показанное вторым) вышло в 1871 г, второе (ошибоч. 3-е) в 1885 и третье (ошиб. 4-е) в 1887 г.

Другой обширный труд Данилевского, «Дарвинизм», появился в 1885. В двух толстых книгах (к которым после смерти автора присоединён ещё дополнительный выпуск) Данилевский подвергает теорию Дарвина подробному разбору с предоставленною целью доказать её полную неосновательность и нелепость. К этой критике, вызвавшей восторженные похвалы H. H. Страхова, безусловного приверженца Данилевского, специалисты-естествоиспытатели отнеслись вообще отрицательно. Кроме горячего нападения со стороны известного ботаника, московского профессора Тимирязева, вступившего в резкую полемику со Страховым, сочинение Данилевского было разобрано академиками Фаминцыным и Карпинским.

Первый, рассмотревший всю книгу по главам, приходит к следующим заключениям: «Из числа приводимых им возражений сравнительно лишь весьма немногие принадлежат автору „Дарвинизма“; громаднейшее большинство их, и притом самые веские, более или менее подробно заявлены были его предшественниками (далее указываются Негели, Агассис, Бэр, Катрфаж и в особенности трёхтомное сочинение Виганда); Данилевским же они лишь обстоятельнее разработаны и местами подкреплены новыми примерами…» «Книгу Данилевского я считаю полезною для зоологов и ботаников; в ней собраны все сделанные Дарвину возражения и разбросаны местами интересные фактические данные, за которые наука останется благодарною Данилевскому».

Академик Карпинский, разбиравший палеонтологическую часть «Дарвинизма», дает следующую её оценку: «в авторе можно признать человека выдающегося ума и весьма разнообразных и значительных знаний; но в области геологии сведения его, нередко обнимающие даже детали, не лишены и крупных пробелов. Без сомнения, это обстоятельство, а также предвзятое, утвердившееся уже до рассмотрения вопроса с геологический стороны, убеждение в несправедливости теории эволюции было причиной, что Данилевский пришёл к выводам, с которыми нельзя согласиться» (см. «Вестник Европы», 1889, кн. 2).

Сочинение Данилевского, представленное в Академию наук для соискания премии, не было её удостоено.

В XX веке «Дарвинизм» был высоко оценён родоначальником номогенеза Л. С. Бергом:

Книга эта, конечно, всем естествоиспытателям по наслышке известна, но из людей моего возраста, я думаю, найдется в России едва пять-шесть человек, которые её читали бы: за ней имеется слава Герострата. Прочитав её, я с радостным удивлением убедился, что наши взгляды во многом одинаковы. Труд Данилевского, результат обширной эрудиции автора, есть произведение, заслуживающее полного внимания. В нём заключена масса дельных соображений, к которым независимо впоследствии пришли на Западе.
- Номогенез, или Эволюции на основе закономерностей. Пг., 1922. С. III-IV.

Кроме двух названных книг Данилевский напечатал в различных периодических изданиях много статей, частью по своей специальности, частью публицистического характера. Некоторые из них изданы H. H. Страховым в 1890 году под заглавием «Сборник политических и экономических статей H. Я. Данилевского»; там же и подробный перечень всего им написанного.

«Россия и Европа»

Данилевский, отрицая всякую общечеловеческую задачу в истории, считает Россию и славянство лишь особым культурно-историческим типом, однако наиболее широким и полным Данилевский видит в человечестве только отвлеченное понятие, лишенное всякого действительного значения и оспаривает общепринятые деления - географическое (по частям света) и историческое (древняя, средняя и новая история). При этом Данилевский выставляет в качестве действительных носителей исторической жизни несколько обособленных «естественных групп», которые обозначает термином «культурно-исторические типы».

Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группою языков, довольно близких между собою для того, чтобы сродство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических изысканий, составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества. Таких типов, уже проявившихся в истории, Данилевский насчитывает 10: египетский, китайский, ассиро-вавилоно-финикийский [?, он же халдейский (?), или древнесемитический], индийский, иранский, еврейский, греческий, римский, новосемитический, или аравийский, и германо-романский, или европейский. Россия со славянством образуют новый культурно-исторический тип, который должен проявиться в скором времени, совершенно отличный и отдельный от Европы. К этим несомненным, по Данилевскому, естественным группам он причисляет ещё два сомнительных типа (американский и перуанский), «погибших насильственною смертью и не успевших совершить своего развития» (в отношении Новой Америки Данилевский так и не признал особый вырабатывающийся культурно-исторический тип).

Данилевский, как и Рюккерт (хотя в несколько ином распределении), признает четыре общих разряда культурно-исторической деятельности: деятельность религиозная, собственно культурная (наука, искусство, промышленность), политическая и социально-экономическая.

Признавая человечество за пустую абстракцию, Данилевский видит в культурно-историческом типе высшее и окончательное выражение социального единства. Если та группа, которой мы придаем название культурно-исторического типа, и не есть абсолютно высшая, то она во всяком случае высшая из всех тех, интересы которых могут быть сознательными для человека, и составляет, следовательно, последний предел, до которого может и должно простираться подчинение низших интересов высшим, пожертвование частных целей общим.

Отрицая то, что для культурно-исторического типа прежде всего нужна культура, Данилевский предлагает некое славянство в себе и для себя, признает за высшее начало самую особенность племени независимо от исторических задач и культурного содержания его жизни. Такое противоестественное отделение этнографических форм от их общечеловеческого содержания могло быть сделано только в области отвлеченных рассуждений. При сопоставлении же теории с действительными историческими фактами она оказывалась с ними в непримиримом противоречии. История не знает таких культурных типов, которые исключительно для себя и из себя вырабатывали бы образовательные начала своей жизни. Данилевский выставил в качестве исторического закона непередаваемость культурных начал - но действительное движение истории состоит главным образом в этой передаче.

В изложение своего взгляда на историю Данилевский вставил особый экскурс о влиянии национальности на развитие наук. Здесь он как будто забывает о своей теории: вместо того, чтобы говорить о выражении культурно-исторических типов в научной области, указывается лишь на воздействие различных национальных характеров - английского, французского, немецкого и т. д. Различая в развитии каждой науки несколько главных степеней (искусственная система, эмпирические законы, рациональный закон), Данилевский находил, что учёные определенной национальности преимущественно способны возводить науки на ту или другую определенную степень. Эти обобщения оказываются, впрочем, лишь приблизительно верными, и установленные Данилевским правила представляют столько же исключений, сколько и случаев применения. Во всяком случае этот вопрос не находится ни в каком прямом отношении к теории культурно-исторических типов.

Занимающие значительную часть книги Данилевского рассуждения об упадке Европы и об отличительных особенностях России (православие, община и т. п.) вообще не представляют ничего нового сравнительно с тем, что было высказано прежними славянофилами. Более оригинальны для того времени, когда появилась книга, политические взгляды Данилевского, которые он резюмирует в следующих словах:

Европа не только нечто нам чуждое, но даже враждебное, что её интересы не только не могут быть нашими интересами, но в большинстве случаев прямо им противоположны

Та цель, ради которой русские должны, по Данилевскому, отрешиться от всяких человеческих чувств к иностранцам и воспитать в себе и к себе odium generis humani - заключается в образовании славянской федерации с Константинополем как столицей.

Критика

«Россия и Европа» приобрела в России известность и стала распространяться лишь после смерти автора. Критически разбирали теорию Данилевского Щебальский, академик Безобразов, профессор Кареев, Милюков. Безусловным апологетом её выступал неоднократно Н. Страхов, положительно её оценили К. Н. Бестужев-Рюмин и В. Розанов. Достоевский назвал «Россию и Европу» «настольной книгой каждого русского». Сильное влияние оказал Данилевский на взгляды К. Леонтьева, признававшего его одним из своих учителей. Наследником историософских взглядов Данилевского считал себя Н. Трубецкой. Высоко ценил «Россию и Европу» Л. Гумилёв.

Основательной критике работу Н. Я. Данилевского «Россия и Европа» подверг русский мыслитель и философ В. С. Соловьёв (статья «Россия и Европа», позже вошедшая в сборник «Национальный вопрос в России»), указывавший на поверхностность и необъективность автора и его противоречие самому себе. В то же время В. С. Соловьёв признал, что работа Н. Я. Данилевского «Дарвинизм» представляет собой «самый обстоятельный и прекрасно изложенный свод всех существенных возражений, сделанных против теории Дарвина в европейской науке», но высказал сожаление, что Николай Яковлевич не предложил никакой оригинальной концепции взамен концепции Дарвина. В советской историографии 1920-х Данилевский характеризовался как крайний реакционер, черносотенец, идеолог экспансии русского царизма.

Собственно, ключевым моментом в концепции Данилевского, который и по сей день включают в курсы истории социологии во всем мире, является цикличность цивилизационного процесса. В отличие от Тойнби и Шпенглера, Данилевский не сосредотачивает своего внимания на признаках упадка или прогресса, но собирает обширный фактологический материал, позволяющий за множеством исторических особенностей увидеть повторяемость социальных порядков.

На данный момент Данилевский заслуженно признан классиком русской геополитики, оказавшим сильное влияние, к примеру, на евразийскую геополитическую школу, наряду с О. Шпенглером он признан основателем цивилизационного подхода к истории. Также ему принадлежат небольшие, но бесспорные заслуги в области естествознания и народного хозяйства.

Публикации

О движении народонаселения в России. СПб.,1851.
Климат Вологодской губернии. СПб.,1853.
Данилевский Н. Я. Россия и Европа. - М.: «Книга», 1991. - 576 с. - 90 000 экз. - ISBN 5-212-00482-9
Данилевский Н. Я. Россия и Европа. - М.: ИЦ «Древнее и современное», 2002. - 550 с. - 2 000 экз. - ISBN 5-902250-02-1. (в пер., суперобл.)